ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Обыденное мышление, исторический пессимизм и «научная вера»
(Критика нечистого разума)
НАЗАД
2. Почему ненавидят евреев?
(Комментарий к Эйнштейну-историку)
Знакомство с методологическими пожеланиями правильного мышления мы продолжим, обратившись к статье Альберта Эйнштейна «Почему ненавидят евреев?», написанной им в 1938 г. [
литература, 3 ].
Оригинальные, глубокие мысли этой статьи сохранили (к сожалению!) свою актуальность до наших дней. Вместе с тем, не будучи профессиональным историком, Эйнштейн не слишком щедр на доказательства, а его утверждение «евреи, <...> вне всякого сомнения, смешанная раса» противоречит не вызывающим сомнений современным генетическим исследованиям.
Нас, однако, будет, в первую очередь, интересовать не столько достоверность высказываний Э, сколько само вторжение великого ученого-физика в гуманитарную тематику и исследование им проблем «серой зоны» методами логического анализа, принятыми в точных науках. В этом смысле, опыт Э весьма поучителен. То, что «учиться» мы будем на примере «вечной темы» юдофобии, несущественно: приемы мышления, которые применил Э, универсальны и к данной конкретной теме исследования «не привязаны».
Прежде всего, Э определяет объект исследования. Что характеризует еврейскую группу, одну из многих групп, образующих общество? «Кем, в первую очередь, являются евреи?» - спрашивает себя Э. Первое, что приходит в голову, - религия. Но еврей, отказавшийся от своей религии, по мнению Э, не перестает быть евреем, следовательно, это не «первоочередной» признак, «Трудности такого рода возникают всегда, когда нужно разъяснить существенные особенности группы», - замечает Э.
Возникают неспроста: явления общественной жизни, будь то социальная группа, художественный стиль или, как в нашем случае, национальный менталитет, обладают множеством признаков, перечислить их все не представляется возможным. Искать наиболее характерные? Но делать это можно по-разному: перед нами серьезная познавательная проблема. Некоторые культурологические термины насчитывают десятки, а иногда, как в случае «цивилизации», - сотни определений. В зависимости от того, по какому признаку они устанавливаются, смещаются границы социальных групп (кто такие «интеллигенты»?), сдвигаются временные рамки эпох, как это происходит, например, при попытках историков договориться о начале Нового времени.
Не лишено оснований утверждение, согласно которому явления общественной жизни в принципе «не формализуемы» - не могут быть сведены к алгоритмам. Применение к ним этических, правовых и прочих регулирующих норм не удается полностью подчинить строгим, без размышлений пригодным ко всем без исключения случаям жизни правилам, о чем нам будет напоминать
МП-2. Очевидные причины этого – чрезвычайная сложность общественных систем и свобода воли людей, их непредсказуемость. Разве можно, например, слепо всегда и везде следовать такой, казалось бы, очевидной, заповеди как «не убий»? Мораль – дело творческое, этические нормы – маяки в море жизни, и даже те, кто ориентируются на один и тот же маяк, плывут по этому морю разными маршрутами. Выбирать их нас учит классическая литература: именно неформализуемые моральные проблемы - главнейшая «глубинная» ее тема.
Обыденный мыслитель ОМ все эти сложности жизни категорически отвергает. Он уверен в существовании исчерпывающе точных, «стандартных» и не требующих размышлений норм и определений. Различное применение одной и той же нормы в разных ситуациях в глазах ОМ является постыдным проявлением «политики двойных стандартов».
Наилучшим является определение системы, при котором в качестве характерного признака используется так называемый «системообразующий фактор». Это понятие означает такое свойство системы, «развертывая» которое можно определить все остальные главные ее свойства. «У всех систем есть цель, даже если эта цель — просто сохранение себя, выживание», (раздел 1, [
литература, 2] ). Для достижения цели система должна обладать определенными свойствами, что, по-видимому, дает нам право отождествить цель системы с системообразующим фактором.
Например, для социализма таким фактором является отмена частной собственности на основные средства производства. Откуда следуют: плановая (а, значит, командная, нерыночная, не способная к саморазвитию) экономика, необходимые для управления такой экономикой всеохватывающая централизованно-бюрократическая и однопартийная политическая системы, сравнительно низкая (ввиду отсутствия стимулов и скверной организации производства) производительность труда, как следствие этого более низкий, чем в свободно развивающихся экономиках, уровень жизни, мощный пропагандистский аппарат, создающие ложное чувство уверенности в превосходстве социалистического общественного строя… и так далее, и так далее.
Как об этом говорилось выше, невысокой познавательной ценностью обладают определения в виде перечисления ряда важных признаков: как правило, у разных авторов набор таких признаков не совпадает. Наихудшими же следует признать определения предметного мышления, прибегающие к дурной абстракции. Ограничиваясь указанием одного не характерного качества, она уничтожает, по уже известным нам словам Гегеля, «все остальное». Наконец, нельзя, в заключение, не упомянуть и о ложных определениях предметного мышления. Так, ксенофобы определяют «не наших» посредством оскорбительных вымыслов.
Э выделяет в качестве характерных две еврейские традиции. Вот первая из них: «демократические идеалы социальной справедливости в сочетании с идеалом взаимопомощи и терпимости ко всем людям». В обоснование сказанного Э ссылается на пронизанные этими идеалами древние еврейские религиозные книги, «которые столь мощно воздействовали на христианство и ислам и столь благотворно повлияли на структуру большей части человечества». Он напоминает о субботе – первом еженедельном выходном дне в истории человечества, ставшим для него «подлинным благом». Можно было бы также упомянуть о высоких нравственных нормах (помимо Декалога), провозглашаемых Торой - Пятикнижием Моисеевым, об израильском пророке, мечтавшем о временах, когда «мечи перекуют на орала», о влиянии еврейских книг Библии на Отцов-основателей американского демократического государства (об этом влиянии см. [
литература, 4] ).
Вторая традиция: «высочайшее уважение ко всем формам интеллектуальной деятельности и духовных устремлений». «Я уверен, что это огромное уважение к интеллектуальной деятельности одно ответственно за вклад евреев в прогресс знания в самом широком смысле этого слова<...>размер этого вклада заслуживает восхищения всех честных людей <...> в то же время сильный критический дух предотвращает слепое повиновение любым моральным авторитетам» - пишет Э.
Против первой из этих традиций сразу же напрашивается известное возражение: разве не рассказывает нам история о том, как в начале XX в. у части евреев России упоминаемое Э стремление к социальной справедливости приняло извращенные антидемократические формы? Разве из этого не следует опровержение указанной Э традиции?
Не бесспорно и указание на «высочайшее уважение ко всем формам интеллектуальной деятельности» как на единственное обоснование заслуживающего восхищения вклада евреев в прогресс знания. Не исключено, что наиболее характерным признаком еврейского менталитета следует считать склонность к абстрактному мышлению (в том смысле, что число людей этой национальности, обладающих такой склонностью, относительно велико, [
литература, 5] ).
Более того, возможно этот признак можно рассматривать в качестве системного и вывести из него все основные достоинства и недостатки еврейского менталитета. Разве не следует из склонности к абстрактному мышлению уважение к интеллектуальной деятельности? Разве не оторваны от реальной жизни и, в этом смысле, абстрактны мечты израильских пророков о справедливом и гармоничном земном (а не на небесах!) мире, в котором «волк будет жить вместе с ягненком»? Это была «активная мечта», звавшая к деятельной жизни для осуществления благих целей.
Увы, недостатки часто являются продолжением достоинств, и системные свойства не являются в этом отношении исключением. «На пути самореализации еврейский менталитет иногда проявлял себя не с лучшей стороны: соединение "активной мечты" с недостаточно критичным по отношению к самому себе абстрактным мышлением - опасный сплав» [
литература, 5]. Ведь предметное (а не системное) мышление левых – это, говоря другими словами, дурное абстрагирование (раздел 1). Не случайно за популиста левого толка Обаму на президентских выборах проголосовало 78% избирателей- евреев.
Возможность возражений была Э, разумеется, известна, поэтому, указав на две характерные еврейские традиции, он сразу же подчеркивает: «То, что эти идеалы лишь не полностью реализованы в группе – в ее реальной повседневной жизни – только естественно. Просто, если нужно кратко охарактеризовать существенный характер группы, нельзя обойтись без идеализаций». Иными словами, характерный признак изучаемой группы не перестает быть таковым, даже если в каких-то частных случаях он и не проявляется. Идеализация позволяет историку изучать вместо обладающих многими, часто неповторимыми, особенностями реальных объектов их более простые аналоги. Правомерность такого подхода признается далеко не всеми учеными-гуманитариями. Он ведь заимствован у «точных наук» и только для них доказана его эффективность, – утверждал известный историк Арнольд Тойнби.
Действительно, исследователь, работающий в области точных наук, также вынужден упрощать объекты своего изучения, абстрагируясь от некоторых их свойств, которые в рамках поставленной задачи рассматриваются как несущественные. Получаемые подобным образом научные абстракции (идеальный газ в термодинамике, например) исследуются с привлечением математики. И, конечно же, грандиозные достижения современной науки свидетельствуют о плодотворности такого подхода. Не чуждо идеализации и искусство. Оно ведь не копирует действительность: отбрасывает все, что не «работает на образ», Мастер действительность идеализирует. К словам Пикассо: «Искусство – ложь, которая делает нас способными осознавать правду», можно добавить: научные абстракции – ложь, которая делает нас способными познавать истины.
Соответственно, идеализацию следует рассматривать как прием, свойственный всем, включая гуманитарные науки, способам познания мира человеком. Тем не менее, несмотря на свою всеобщность, идеализация остается глубоко чуждой обыденному мышлению. ОМ уверен: для того, чтобы опровергнуть определение группы через ее характерный признак достаточно одного единственного отклонения от этого признака. «Вот Вы объясняете поведение этих людей их национальным менталитетом. А вот я лично знал одного человека этой национальности, который вел себя совсем по другому», - сколько раз доводилось слышать подобные «опровержения»!
Указав на два характерных признака евреев, Э переходит к обобщению их взаимоотношений с другими народами. На этой стадии исследования проблема идеализации возникает вновь: историку приходится иметь дело с событиями, которые не всегда в полной мере обладают общими свойствами и поэтому в обобщающую формулировку полностью «не укладываются». Отсюда опасность произвольных, ошибочных обобщений.
Предлагая свою «скромную концепцию антисемитизма, рассматриваемого с общей точки зрения», Э напоминает о «невообразимых обвинениях», выдвигавшихся против евреев и вызывавших по отношению к ним как явную, так и скрытую вражду. Заглатывая отравленную наживку антисемитизма, народы «попадают на крючок» к тираническим режимам. В этой связи Э упоминает Царскую Россию, правители которой, почувствовав в конце XIX в. нарастающее в стране напряжение, сумели продлить существование своего режима, возбуждая у масс ненависть к евреям. Но наиболее яркий пример – это, конечно же, Германия, где «ненависть, вызванная по отношению к евреям, не только защитила привилегированные классы, но и позволила небольшой беспринципной и наглой группе людей привести немецкий народ в состояние полного рабства».
По мысли Э, антисемитизм существовал также и в скрытой «латентной» форме «даже во времена и в обстоятельствах, когда не было никаких особых действий против евреев». Нации разделены на группы, между которыми неизбежны трения. Евреи – одна из таких групп. Поэтому антисемитизм «в некотором смысле <...> можно рассматривать как нормальное проявление в жизни людей. Вместе с тем, латентный антисемитизм является не единственным следствием межгрупповых трений. «Возможно, даже в большей степени, чем в силу традиции, евреи, как группа, выросли на притеснениях и антагонизме, которые они всегда встречали в мире. Именно здесь, несомненно, лежит одна из главных причин существования этой группы на протяжении тысячелетий». (Уравновешивающая обратная связь поддерживает систему в устойчивом состоянии, раздел 1.) Теперь мы знаем, что незатухающий антагонизм, вызвавший к жизни сионистское движение, в конечном счете, привел к возрождению еврейского государства.
Укрепление власти тиранических режимов, латентная враждебность, ворох мифических обвинений, наконец, просто грабеж и садизм… Как это чаще всего и бывает в истории, явление (в данном случае – антисемитизм) возникает вследствие не одной, а сразу многих причин. Напротив, в случае с межгрупповыми «трениями», одна и та же причина привела к двум важным следствиям, о которых говорилось выше. Все это также затрудняет восприятие исторических реалий для ОМ, обычно предполагающим, что у каждого следствия есть своя единственная причина. На самом же деле, история многофакторна и напоминать об этом будет мп-3.
И все же: справедливо ли обобщение Э? Ведь в древности были народы, принявшие иудаизм. Известны случаи, когда в Средневековой Европе светские и церковные владыки пытались защитить евреев от смертельно опасных вымышленных обвинений. После того, как евреи Западной Европы «вышли из гетто», они заняли видное место не только в экономике и культуре, но и в политике стран своего проживания. Последнее было бы невозможно, если бы отношение к ним сводилось только к ненависти. Ко времени написания статьи Э, можно было привести и другие примеры, говорящие, казалось бы, об «односторонности» ее автора, об ошибочности его «схематизации» истории. Но прошло всего несколько лет и события в Германии и на контролируемых ею во время войны территориях, в частности во Франции и Польше, где у нацистов нашлись пособники в «окончательном решении еврейского вопроса», подтвердили ужасную правоту обобщения Э.
Предлагая свою концепцию, Э был осведомлен об опасности ложных обобщений и на возможные упреки в свой адрес отвечал следующим образом: «В области политики и социальной науки выросло оправданное недоверие к слишком далеко идущим обобщениям». Доминирование абстрактных обобщений приводит к неправильной интерпретации причин и следствий. «С другой стороны, отказ от обобщений значит отказ от понимания вообще. По этой причине – продолжает Э – я верю, что можно и нужно идти на риск обобщений, если сознавать опасность их несовершенства». Ученый-историк мог бы добавить: наши обобщения – исторические закономерности – не законы, а тенденции, они предсказывают каких событий нам следует ожидать с наибольшей вероятностью: «подавляющее большинство собственно исторических законов проявляется как тенденция, реализация которой носит вероятностный характер» [
литература, 6] . Разумеется, речь идет о событиях больших исторических масштабов: «конкретику» исторические закономерности предсказать не могут.
«Закон-тенденция» не совместим с «черно-белым» мышлением: он ведь заранее допускает существование исключений – событий, которые в закон не укладываются. Для тех же, кто живет в примитивном черно-белом мире, допустимы лишь простейшие, всегда и везде применимые суждения об этом мире - «абсолютные обобщения». К мышлению посредством такого рода обобщений призывал в Нагорной проповеди и евангельский Христос: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого» (Евангелие от Матфея,5,37)
Пришедшее к нам из времен древних черно-белое (оно же «да-нет») мышление имеет в наши дни широчайшее распространение, пожалуй, является даже господствующим. И объяснение лежит не только в том, что, как уже говорилось в предыдущем разделе, это наипростейшая форма мышления. На этой стадии исследования Э вступает в противоречие уже не только с ОМ: парадоксальным образом с ним не согласны и его коллеги, большинство которых, также как и ОМ, отказывается признавать законы-тенденции, поскольку, в отличие от законов природы, они допускают исключения. Ибо в реальном мире «точных наук», также как и в воображаемом черно-белом мире ОМ, выполняются только абсолютные обобщения, которые никаких нарушений иметь не должны. Убеждение в том, что, вопреки известному утверждению, исключения опровергают правила, свойственно как научному, так и обыденному мышлению. Не помогает делу и упоминание историком о вероятности обобщаемых им событий: с точки зрения физика, «вероятность» должна иметь математическое определение, тогда как историк употребляет этот термин в его «житейском» понимании.
Во Введении говорилось о серой зоне - между хаосом случайностей и выражаемыми математическими формулами законами естественных наук. Мысль о существовании в этой зоне каких-то специфических форм упорядоченности коллегами Э обычно категорически отвергается, поэтому их мышление можно рассматривать как один из вариантов мышления крайностями (или строгая закономерность, или господство случая). Такое мышление ограничивает наши познавательные возможности (ведь серая зона объемлет и науки об обществе и человеке, и философию). В частности, историческая наука с ее порой рискованными обобщениями оказывается в некотором промежуточном положении: между «точными науками», которые критикуют ее за недостаточную научность, и обыденным мышлением, вообще не воспринимающим научных методов исследования. Что-то вроде борьбы на два фронта, в которой, как известно, трудно одержать победу. Если это все же удается, то со временем выясняется, что в выигрыше оказались все участники этих интеллектуальных конфликтов.
Идеализация изучаемых объектов и нахождение обобщающих закономерностей - необходимые условия понимания мира людей - прошлого и настоящего общественной жизни: «отказ от обобщений означает отказ от понимания вообще (Э), о чем нам будет напоминать мп-4. См. также [
литература, 7].
К каким же выводам пришел Э, встав на рискованный, по его же собственным словам, путь обобщений? «В политической жизни я вижу две противоположных тенденции, находящиеся в постоянной борьбе. Первая, оптимистическая тенденция проистекает из веры в то, что освобождение и раскрепощение производительных сил индивидуумов и групп приводит к удовлетворительному состоянию общества. Она признает необходимость централизованной власти, поставленной над группами и индивидуумами, но оставляет за ней только организационные и регуляторные функции. Вторая, пессимистическая, тенденция исходит из того, что свободная игра индивидуумов и групп приводит к разрушению общества. Поэтому она стремится основывать общество исключительно на насилии и слепом повиновении. <...> Приверженцы этой второй тенденции - враги свободных групп и враги образования для воспитания независимого мышления».
Для Э «свободная игра индивидуумов и групп» оставалась сверхценностью, несмотря на связанное с ней иногда зло. Как говорилось об этом ранее, Э полагал, что разделение населения на группы неизбежно приводит к латентному антисемитизму. Тем не менее, он решительно настаивал на необходимости такого разделения: «Я верю, что однородность населения нежелательна, даже если бы она была достижима» - утверждал Э. По его мнению, нужда в разнородных группах «возможно наиболее очевидна в области политики при формировании политических партий. Без партий политические интересы граждан в любом государстве обречены. <...> С другой стороны, хорошо известно, что централизация, то есть устранение независимых групп, ведет к односторонности и застою в науке и искусстве, <...> потому что подавляет любую борьбу мнений».
Враги свободных групп более чем чего-либо еще «боятся влияния независимо мыслящих людей». Поэтому они являются носителями политического антисемитизма: “для наци-группы евреи не только средство повернуть народное возмущение в сторону от себя, притеснителей. Они рассматривают евреев и как не ассимилированный элемент, который нельзя заставить слепо воспринимать догму, и который, следовательно, угрожает их власти». Ведь согласно утверждению Э, именно для евреев характерны независимое мышление, уважение к интеллектуальной деятельности и «сильный критический дух».
Во Введении говорилось о стремлении к независимому оригинальному мышлению как отличительной особенности интеллектуального среднего класса. Из утверждения Э следует, что евреи непременно должны составлять непропорционально значительную (по сравнению с их относительной численностью) часть этого класса.
Споры о причинах политического (государственного) антисемитизма ведутся по сей день. Об одном из объяснений - стремлении властей «канализировать» протесты своих подданных в никогда не пересыхающее русло межнациональных конфликтов – говорилось выше. В России в качестве причины, пробудившей политический антисемитизм в послевоенные годы, называют личный антисемитизм Сталина (характерный пример предметного мышления). Но Э мыслит системно и предлагает другое объяснение: политический антисемитизм есть следствие враждебности властей к той части населения, которая, стремится к независимому мышлению - к тому, чтобы подняться до уровня интеллектуального среднего класса. (К теме политического антисемитизма в сталинской России мы вернемся в заключительном разделе 9.4.)
В вышеприведенном объяснении проявилась важнейшая особенность научного метода познания – его стремление обнаруживать скрытую сущность явлений. Из того, что будет сообщено далее (раздел 6), следует важный вывод: Э приблизился здесь к постижению самой сущности духовной истории человечества – к противостоянию типов сознания.
«Раскрепощение производительных сил», ограничение роли государства организационными функциями, многопартийность, «свободные группы», «независимое мышление», «борьба мнений» - все эти упоминаемые Э характерные признаки оптимистической тенденции означают, что перед нами свободно развивающееся общество. Соответственно, господство пессимистической тенденции приводит к развитию под управлением государства. Сведение политической жизни «к двум противоположным тенденциям, находящимся в постоянной борьбе», - еще одно и, пожалуй, важнейшее достижение научного метода, позволявшего Э познавать сущность явлений. Принадлежность к одному из двух противоборствующих типов развития – свободному или управляемому – предопределяет принципиальные системные различия, как между государствами, так и между мировоззрениями и – шире - господствующими типами сознания их граждан. И наконец, заключительный аккорд: констатация Э решающих преимуществ свободного развития. В этом – суть дела, и настоящая статья, прежде всего, – именно об этом.
Познание скрытой сущности явлений, продемонстрированное Э, - решающее отличие научного мышления от мышления обыденного. Последнее, будучи вооруженным лишь здравым смыслом, обычно довольствуется очевидным, «лежащим на поверхности». И поэтому часто ошибается. Разве не очевидно, что Солнце вращается вокруг Земли? И, по данным социологических опросов ВЦИОМа, около трети россиян по сей день уверены в этом. Познанная наукой сущность явлений становится общеобязательной (то есть применимой всегда и везде) истиной (в отличие от правды, которая может быть у каждого своя). Вот как писал об этом академик Владимир Вернадский: «Есть одно явление, которое определяет научную мысль и отличает научные результаты и научные заключения ясно и просто от утверждений философии и религии, - это общеобязательность и бесспорность правильно сделанных научных выводов. <...> Как религий, так и философий, поэтических и художественных выражений, здравых смыслов, традиций, этических норм очень много. <...> Но наука одна и едина» [
литература, 8].
Истина, однако, требует доказательств (а не веры, не «очевидности»). Основываясь на личном опыте, осмеливаюсь предположить: признающих существование общеобязательных истин науки еще меньше, чем тех, кто уже усвоил, что вокруг чего вертится! И этому не следует удивляться, ибо, как не без грусти отметил Вернадский, «представление об общеобязательности научных истин является новым достижением в истории культуры, только-только прокладывающим себе путь в сознании человечества» [там же, с. 71].
Препятствием на этом «пути в сознание» является характер свойственных обыденному сознанию стереотипов – ментальных моделей (раздел 1). К числу таких стереотипов относится прежде всего унаследованная от глубокой древности вера в мифы - порождаемые обыденным мышлением выдумки, принимаемые за правду. Мифы легко воспринимаются как очевидные убедительные объяснения действительности, если отвечают соответствующей ментальной модели. Типичный пример такого мифа – вера в то, что горячо желаемое социальное равенство может быть достигнуто простыми средствами («отнять и разделить»). По той же причине – благодаря соответствию сложившимся ментальным моделям - легко поселяются в головах «жертв СМИ» неподкрепленные сколько-нибудь убедительными доказательствами выдумки мифотворцев-пропагандистов. Но, пожалуй, самой наглядной иллюстрацией склонности обыденного мышления к мифотворчеству являются упоминаемые Э болезненные порождения фантазий антисемитов, см., например, [
литература, 9].
«Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад», - эти слова вполне мог бы произнести и наш ОМ. Рад он и обманывать, и в пылу спора выдумывать бездоказательные «доводы», обычно начиная их со слов «а вот я считаю…» или «а, может быть,…». Особенно грозным полемическим оружием является последнее утверждение. Узнав о публикации в научном журнале противоречащей его ментальным моделям статьи, ОМ немедленно заявляет: а может быть, ученый ошибся, может быть, ему за это заплатили? Почему я должен верить этой статье? Верить должно потому, что хотя ошибки и сознательные фальсификации в науке возможны, вероятность их не велика. В противном случае, наука давно бы уже утратила свое значение «общественного органа» отыскания объективных истин, о которых говорилось выше [
литература, 6]. Но ведь для ОМ достаточно даже одного нарушения общественной закономерности, чтобы от нее отказаться. Более того: достаточно ни на чем не основанного (и именно поэтому неопровержимого) предположения, что такое нарушение, «может быть», могло иметь место! Рекомендации (мп 4) ОМ явно не следует.
К счастью, намечается и здоровая реакция на мифы обыденного мышления: ее выражает и часто встречающаяся фраза «я не верю в теории заговоров» и то, что «социализм» стал уже для многих «социальным пугалом».
Наше пятое пожелание: следует отделять научные истины от бездоказательных суждений обыденного мышления и не принимать последние на веру, даже если они кажутся вполне правдоподобными, мп-5.
Разумеется, обществ, в которых полностью господствует лишь одна из указанных Э тенденций, никогда не существовало. Лишь в интересах исследования можно представить себе подобную идеализированную логическую конструкцию. Но обобщения Э, как мы уже знаем, и не претендуют на не допускающую исключений всеобщность. Об этом же говорит и само точно найденное Э наименование обобщений - «тенденции». Как упоминалось выше, именно этот термин и по сей день используется для обозначения исторических закономерностей в тех случаях, когда хотят подчеркнуть их отличие от законов наук о природе.
Реальные общественные системы включают в себя так называемые внесистемные элементы, к числу которых относятся и «пережитки» систем, существовавших ранее, и зачатки возможного будущего. Пока их не становится слишком много, они не меняют системных свойств, в противном случае система погибает. Устойчивое существование смешанных систем, одновременно и в равной степени отвечающих двум системным признакам, теория систем не предусматривает. Такое смешение возможно, однако, в переходном периоде, который должен закончиться победой одного из сосуществующих системных признаков.
И гитлеровская Германия, и современные Китай и Россия являются примерами сочетания административно-централизованной, однопартийной системы управления (вторая тенденция) с частной собственностью на средства производства (первая тенденция) при господстве первой из этих тенденций. Но в Китае, насколько об этом можно судить по противоречивым сообщениям, однопартийная власть стремится не подчинить себе полностью, тем более – не вытеснить частное предпринимательство, а, напротив, содействует его развитию в пределах, совместимых с сохранением собственной политической власти. В современных демократиях западного типа преобладает оптимистическая тенденция, но государству принадлежит значительная доля собственности и оно давно уже вмешивается в экономику для обуздания ее кризисов - «зла прогресса». Споры между «левыми» и «правыми» в таких государствах идут лишь о степени вмешательства в каждом конкретном случае.
Реально существующие общества отличаются и многими другими особенностями - от исторически сложившихся традиций до наличия полезных ископаемых - решающим образом влияющими на их положение в современном мире. Но, коль скоро каждое общество обладает множеством отличительных особенностей, оправдана ли смелость, с которой Э идет на «риск обобщений», классифицируя все государства по одному и тому же набору признаков. Можно ли и это «фундаментальное» обобщение считать методологически оправданным?
Логично предположить, что в формулировках обсуждаемой статьи отразился, прежде всего, печальный личный опыт ее автора: вскоре после прихода к власти нацистов Э пришлось покинуть родину. Но наиболее полное воплощение пессимистическая тенденция нашла в то время не в Германии, а в СССР, где «коммунисты» ликвидировали частную собственность на основные средства производства и, осуществив соответствующие этому системообразующему фактору структурные изменения, полностью исключили свободную борьбу мнений. Вместе с тем, вопреки утверждению Э о глубинной связи между пессимистической тенденцией и государственным антисемитизмом, последний, до подписания пакта о дружбе с нацистами, в СССР явно заметен не был.
Увы, позднее история вновь подтвердила то, что выше было названо «ужасной правотой Эйнштейна». Теперь мы знаем: антиеврейская кампания, начавшаяся с ограничений приема в некоторые ВУЗы еще в конце войны, должна была завершиться «депортацией», спланированной как самый настоящий геноцид, – Холокост-2. Вместо гитлеровских лагерей уничтожения с их газовыми камерами, на Дальнем востоке были сооружены особые бараки, в которых люди были обречены на смерть от замерзания [
литература, 10] .
О том, насколько актуальна в наши дни выявленная Э альтернатива двух тенденций политической жизни, можно судить хотя бы по тому, как горячо обсуждается она в современной России. Но вот введенная Э терминология не прижилась, что может быть связанно с вызываемой ей путаницей. Пессимистическая тенденция, согласно Э, означающая неверие в преимущества свободного развития общества, для большинства немцев и многих россиян оказалась совместимой с оптимистической верой в преимущества управляемого развития под руководством НСДАП и КПСС. И для этой веры были свои основания: управляемое развитие способно эффективно управлять мобилизационной экономикой военного времени. Но оно неизбежно проигрывает соревнование со свободным развитием в длительной перспективе.
Развитие, в основе которого лежит соперничество разнородных независимых групп, есть не что иное, как саморазвитие – процесс стихийный, внешним влияниям неподвластный. Разнонаправленные идеи, воли и поступки множества людей и их групп, разного рода случайности, природные явления - все эти многочисленные факторы пребывают в сложном взаимодействии, то усиливаясь, то ослабляясь в непрестанных столкновениях. В разделе 1 говорилось о том, как трудно предвидеть проявления системных свойств сложных систем, а общество – система сложнейшая. Проявление ее системных свойств может не только не оправдать ожиданий участников исторических событий, но, более того, оказаться совершенно неожиданным для них. В этом смысле, системное свойство материально: оно воспринимается как проявление сил, не зависящих явным образом от воли и сознания конкретных людей, - сил материальной, не контролируемой людьми исторической стихии.
Соответствующее направление исторической мысли, задолго до Э постулированное Марксом, называется, как мы знаем, историческим материализмом. Для его сторонников характерно признание выдающейся роли в истории за народными массами. Роли, подобной той, которую они, неожиданно для подавляющего большинства политиков всех мастей, включая Ленина, сыграли в феврале 1917 г. в России, а в наше время, в начале 2011 г., посрамив всю армаду профессиональных политологов, - в Тунисе и Египте. Не подвластная воле людей историческая стихия – необходимое условие существования исторических закономерностей, таких, например, как переход от феодализма к капитализму в Западной Европе, прогрессивное развитие сознания людей в ходе их истории (раздел 6).
К моменту написания Э обсуждаемой статьи, нет оснований подозревать его в заимствовании взглядов Маркса на историю: приложение научных методов исследования к истории с неизбежностью должно было привести как Маркса, так и Э, к идее о материальном саморазвивающемся мире. Соответственно, совпадение взглядов Маркса и Э по основному вопросу философии истории вполне закономерно и весьма знаменательно.
Примириться с существованием материальной исторической стихии нашему разуму еще труднее, чем с утверждением естественных наук о саморазвитии мира природы. К тому же, сознание многих людей вполне удовлетворяет вера в Творца Неба и Земли, который творит также и историю, следуя своим непостижимым для людей замыслам. Эта вера несравненно «комфортнее» (ближе, понятнее) сознанию, чем научная картина саморазвивающегося человечества. Что касается Э, то по отношению к вмешательству Бога в историю он занимал твердую и последовательную позицию. Саморазвивающееся общество явно не нуждается в гипотезе Бога, и Э на протяжении всей своей жизни неоднократно заявлял, что не верит в персонифицированного Бога, который вмешивается в судьбы и дела людей.
Как же выглядит история для тех, кто веру в божественное вмешательство в дела земные утратил, но не приемлет и исторический материализм? Обычно они заменяют единого Творца множеством «творцов» – монархов, вождей, диктаторов, полководцев, политиков, предводителей народных восстаний и проч. - которые, будто бы, и творят историю исключительно по своему разумению и в меру везения. «Хорошую» историю, согласно подобным представлениям о ней, творят хорошие исторические деятели, «плохую» – плохие. Соответственно, критика идей зачастую подменяется критикой личных качеств авторов этих идей, а «непреднамеренные последствия» действий исторических персонажей игнорируются. Меж тем, в реальной истории «субъективное зло» иногда приводит к «объективному добру»: Сталин оказал решающую помощь созданию государства Израиль отнюдь не потому, что был юдофилом. Если приверженцам обсуждаемого обыденного понимания истории «поймать за руку» плохих людей на месте совершения ими исторического преступления не удается, то вина возлагается на мифических заговорщиков. (Классический пример - «Протоколы сионских мудрецов», эта и по сей день популярная, прежде всего, в исламском мире, фальшивка, сработанная в царской России еще в начале прошлого века.) Поскольку «философия истории» обыденного мышления предполагает, что ход истории полностью определяют воля и сознание людей, мы вправе назвать это течение мысли «историческим идеализмом».
Разумеется, полностью не зависящая от внешних влияний историческая стихия, в том виде, в котором она кратко представлена выше, есть очередная и, на этот раз, особенно «глубокая» идеализация. Опираясь только на нее, можно исследовать лишь общие проблемы истории, а не ее «конкретику» (как это пытались делать вульгаризаторы Маркса). Но и сведение истории к деянием великих людей также является ее вульгаризацией, дурным абстрагированием.
Так перед нами вновь возникают дилеммы крайностей (см.мп 1). В разделе 1 говорилось о том, что при изучении сложных систем анализ их частей – элементов - необходимо должен предшествовать синтезу целостной системы. Как следует из вышесказанного, кроме анализа и синтеза, историк должен сочетать также материалистический и идеалистический подходы, общеисторические закономерности истории и ее конкретику. Напоминать об этом основополагающем требовании нам будет мп-6.
Философия истории Э признает обе крайние точки зрения. История в его восприятии обладает как бы «двойным подчинением»: стихийному развитию, в основе которого лежит соперничество разнородных групп, противостоит управляемое развитие - осознанные действия людей, придерживающихся пессимистической тенденции. Что говорит опыт истории о соотношении этих двух ее «движущих сил»? Когда надменный Разум, явно переоценивая свои возможности, ставит себя выше исторической Стихии и заменяет свободное творчество и конкурентный отбор приказами тех, «кто, знает как надо», такое управляемое развитие общества, в конечном счете, приводит к катастрофе. Подтверждение тому и бесславный конец якобы теоретически обоснованного кровавого эксперимента, поставленного Лениным «со товарищи» над несчастной Россией, и поражение нацизма с его «расовой теорией», и печальные итоги хозяйничанья «левых» в тех случаях когда, благодаря поддержке масс, они на время оказывались «у руля» во многих странах мира.К счастью, исторический идеализм не всегда проявляет себя только «рассудку вопреки, наперекор стихиям»: противодействуя «злу прогресса», свободно развивающиеся общества стремятся свое развитие разумно корректировать. По мере накопления опыта и знаний, как корректирующее, так и руководящее участие Разума в истории становится все более эффективным. Длительность и глубина влияния на ход истории ленинско-сталинского эксперимента позволяют утверждать: политико-экономическая мощь Разума возросла настолько, что он уже способен конкурировать с силами исторической стихии, способен на длительное время изменять русло потока исторических событий.
На этом можно было бы расстаться с обсуждаемой статьей, если бы не одно трагическое обстоятельство: выше упоминался «исторический материализм», а он в глазах многих прочно ассоциируется с марксизмом-ленинизмом и советской властью. Именно так относился к нему, в частности, такой общепризнанный авторитет, как Остап Бендер, который на вопрос «как плюнуть?» ответил: «Слюной, как плевали до эпохи исторического материализма».
Такая оценка исторического материализма, ставящая знак равенства между ним и советской «эпохой», несправедлива! Провозгласив своей философией истории материализм, Маркс попытался затем отыскать закономерности развития исторической стихии. До наших дней сохранила свое познавательное значение выдвинутая им смелая гипотеза о системности общества (последовательно сменяющихся общественных системах - экономических формациях) и о едином системообразующем факторе этих систем - способе производства. Напомним: «Поведение различных систем зависит не столько от специфики их элементов, сколько от того, каким образом эти элементы между собой связаны» (раздел 1, [
литература, 1].)
и именно о связях – образующих экономическую структуру общества производственных отношениях, а не о производительных силах – говорит Маркс как о «базисе» системы.
Вместе с тем, анализ тенденций развития капитализма был произведен Марксом неверно и привел к ошибочным предсказаниям о неизбежной в обозримом будущем «экспроприации экспроприаторов» - пришествии социализма. Именно это пророчество попытался осуществить Ленин, начиная в России «мировую революцию».
Убедительным доказательством истинности научной теории принято считать экспериментальное подтверждение сделанных на ее основе предсказаний. Этой проверки Маркс-историк не выдержал: презрев его предсказания, капитализм, вместо того, чтобы погибнуть, вступил в новую фазу своего развития. Наука не свободна от ошибок, однако сила и прелесть ее состоят в том, что все ошибки, рано (в науках о природе) или поздно (в науках об обществе), обнаруживаются и исправляются. Спор об идейном наследстве Маркса еще не закончен. Но, даже полное неприятие всех провозглашенных Марксом закономерностей исторического развития, само по себе вовсе не должно приводить к отказу от исторического материализма.
ВПЕРЕД
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Анатолий Сирота
Источник: www.maranat.de
Использование материалов данного сайта разрешается только с установкой прямой ссылки на www.maranat.de.
Оглавление Закономерности истории Печать
